Неточные совпадения
Макаров сам стер позолоту с себя; это случилось, когда они сидели в ограде церкви Успения на
Горе, любуясь
закатом солнца.
Вспоминая тех, разве можно быть счастливым в полноте, как прежде, с новыми, как бы новые ни были ему милы?» Но можно, можно: старое
горе великою тайной жизни человеческой переходит постепенно в тихую умиленную радость; вместо юной кипучей крови наступает кроткая ясная старость: благословляю восход солнца ежедневный, и сердце мое по-прежнему поет ему, но уже более люблю
закат его, длинные косые лучи его, а с ними тихие, кроткие, умиленные воспоминания, милые образы изо всей долгой и благословенной жизни — а надо всем-то правда Божия, умиляющая, примиряющая, всепрощающая!
Вид был точно чудесный. Рейн лежал перед нами весь серебряный, между зелеными берегами; в одном месте он
горел багряным золотом
заката. Приютившийся к берегу городок показывал все свои дома и улицы; широко разбегались холмы и поля. Внизу было хорошо, но наверху еще лучше: меня особенно поразила чистота и глубина неба, сияющая прозрачность воздуха. Свежий и легкий, он тихо колыхался и перекатывался волнами, словно и ему было раздольнее на высоте.
Он повиновался. Теперь он сидел, как прежде, лицом к стороне
заката, и когда девочка опять взглянула на это лицо, освещенное красноватыми лучами, оно опять показалось ей странным. В глазах мальчика еще стояли слезы, но глаза эти были по-прежнему неподвижны; черты лица то и дело передергивались от нервных спазмов, но вместе с тем в них виднелось недетское, глубокое и тяжелое
горе.
Максим Яценко заслушался грустного напева. В его воображении, вызванная чудесным мотивом, удивительно сливающимся с содержанием песни, всплыла эта картина, будто освещенная меланхолическим отблеском
заката. В мирных полях, на
горе, беззвучно наклоняясь над нивами, виднеются фигуры жнецов. А внизу бесшумно проходят отряды один за другим, сливаясь с вечерними тенями долины.
Наконец, помогая друг другу, мы торопливо взобрались на
гору из последнего обрыва. Солнце начинало склоняться к
закату. Косые лучи мягко золотили зеленую мураву старого кладбища, играли на покосившихся крестах, переливались в уцелевших окнах часовни. Было тихо, веяло спокойствием и глубоким миром брошенного кладбища. Здесь уже мы не видели ни черепов, ни голеней, ни гробов. Зеленая свежая трава ровным, слегка склонявшимся к городу пологом любовно скрывала в своих объятиях ужас и безобразие смерти.
Солнце недавно еще село за
гору. Город утонул в лилово-туманной тени, и только верхушки тополей на острове резко выделялись червонным золотом, разрисованные последними лучами
заката. Мне казалось, что с тех пор, как я явился сюда, на старое кладбище, прошло не менее суток, что это было вчера.
Уж сумерками Оленин вернулся с стариком, усталый, голодный и сильный. Обед был готов. Он поел, выпил с стариком, так что ему стало тепло и весело, и вышел на крылечко. Опять перед глазами подымались
горы на
закате. Опять старик рассказывал свои бесконечные истории про охоту, про абреков, про душенек, про беззаботное, удалое житье. Опять Марьяна красавица входила, выходила и переходила через двор. Под рубахой обозначалось могучее девственное тело красавицы.
Вот пение хора слилось в массу звуков и стало похоже на облако в час
заката, когда оно, розовое, алое и пурпурное,
горит в лучах солнца великолепием своих красок и тает в наслаждении своей красотой…
В торжественный и мирный час,
Когда грузинка молодая
С кувшином длинным за водой
С
горы спускается крутой,
Вершины цепи снеговой
Светлолиловою стеной
На чистом небе рисовались,
И в час
заката одевались
Они румяной пеленой...
При впрыскивании одного шприца двухпроцентного раствора почти мгновенно наступает состояние спокойствия, тотчас переходящее в восторг и блаженство. И это продолжается только одну, две минуты. И потом все исчезает бесследно, как не было. Наступает боль, ужас, тьма. Весна гремит, черные птицы перелетают с обнаженных ветвей на ветви, а вдали лес щетиной ломаной и черной тянется к небу, и за ним
горит, охватив четверть неба, первый весенний
закат.
Подошва
горы, плоские песчаные берега, монастырь и отмели окутались уже тенью; одна только река, отражавшая круглые облака, обагренные последними вспышками
заката, вырезывалась в тени алой сверкающей полосою.
Я стал рассказывать ему. Море вдали уже покрылось багрецом и золотом, навстречу солнцу поднимались розовато-дымчатые облака мягких очертаний. Казалось, что со дна моря встают
горы с белыми вершинами, пышно убранными снегом, розовыми от лучей
заката.
Обеденный зал в замке Дукс. Жемчуга на шее красавиц и грани богемских бокалов
горят закатом. Мрачный покой улыбками женщин преображен в цветник. Посреди цветника, в мундире фельдмаршала, с орденом св. Стефана на груди и взнесенным бокалом в руке, — вечно юный князь де Линь. И надо всем — воскрешенные кое-где заходящим солнцем — видения старинных бабушек.
Последние лучи
заката давно погасли,
горы утонули в густом сумраке, река как будто притаилась между смутными берегами, и всплески наших весел одни нарушали очарованное молчание, отдаваясь чутким эхом заснувших ущелий…
Снеговые
горы начинали скрываться в лиловом тумане; только верхняя линия их обозначалась с чрезвычайной ясностью на багровом свете
заката.
Верх белой колокольни еще
горел золотом весеннего
заката, а внизу уже ложились прозрачные тени, и от каменных стен веяло холодом ночи.
На восход и на
закат — всё такие же
горы; кое-где аулы дымятся в ущельях.
Стало солнышко закатываться. Стали снеговые
горы из белых — алые; в черных
горах потемнело; из лощин пар поднялся, и самая та долина, где крепость наша должна быть, как в огне загорелась от
заката. Стал Жилин вглядываться, — маячит что-то в долине, точно дым из труб. И так и думается ему, что это самое — крепость русская.
Оба обернулись. За ними стоял старец и глядел вдаль, на
закат, на
горы и воды, играющие золотыми, струистыми полосами. На лице его стояла безмятежная, светлая улыбка.
Солнце быстро катилось к
закату и скоро зажгло пылающим заревом далекий горизонт, расцвечивая небо волшебными переливами всевозможных красок и цветов, то ярких, то нежных, и заливая блеском пурпура и золота и полосу океана и обнаженные верхушки вулканических
гор высокого зеленеющего острова, резко очерченного в прозрачной ясности воздуха.
По лону реки мелькают лодочки рыбных ловцов, вдали из-за колена реки выбегает черными клубами дымящийся пароход, а клонящееся к
закату солнце
горит в высоком небосклоне, осыпая золотыми искрами речную шамру; ширятся в воздухе и сверкают под лучами небесного светила белоснежные паруса и то́псели, вдали по красноватым отвесным
горам правого берега выделяются обнаженные, ровно серебряные, слои алебастра, синеют на венце
гор дубовые рощи, зеленеет орешник, густо поросший по отлогим откосам.
— Сердечное вам спасибо, милый юноша… Благодаря вашей бесподобной игре, заставившей прорваться наружу Наташино
горе, вы вернули мне потерянную было мою любимицу, и теперь одинокая старуха нашла свое счастье на
закате дней!
Одна, очень красивая, сидела в автомобиле, ее бледное лицо розовело от
заката, а в ушах
горели две искры брильянтов.
С реки шел розовый отблеск
заката. Позади высил ся город, мягко освещенный, с полосами и большими пятнами зелени по извилинам оврагов. Белые и красные каменные церкви ярко выделялись в воздухе, и кресты
горели искрами.
С кровли правителя вашего по направлению к
закату видна
гора Адер.
Как солнца за
горой пленителен
закат, —
Когда поля в тени, а рощи отдаленны
И в зеркале воды колеблющийся град
Багряным блеском озаренны...